 — Дарвины придумывают законы, то есть, определяют правила игры, условия, чтобы не пожирать друг друга.
Полоса крупных разочарований ещё не убила надежду, и Опарин решил испытать по-следний шанс — встретиться с академиком Насадным. В Питер он приехал ранним весенним утром и, невзирая на время, стал стучать в двери — звонок оказался отключённым. Достучался лишь к вечеру...
Исследователь звёздных ран кипел от гне-ва, когда открывал, однако, пытливо взглянув на гостя, смилостивился и впустил.
Дело было первого мая, в праздник по со-ветскому календарю, и по этому случаю академик обрядился в парадный костюм с двумя звёздами Героя Социалистического Труда и десятком ор-денов.
Столь мощный «иконостас» на груди никак не сочетался с внутренним убранством квартиры, и бескорыстный искатель счастья для униженных и оскорблённых в тот же час отнёс Насадного к своим пациентам.
— Что вам угодно, молодой человек? — встретил он журналиста ледяным вопросом, и что бы потом Опарин ни говорил, какие бы доводы ни излагал, каменный тон академика не изменился.
Его никак не поколебала повесть об отсидке в политической тюрьме, о доле диссидента в России, впрочем, как и рассказ о журналистской деятельности, приведшей к новому противостоянию власти.
И лишь когда он поведал, что ищет страну счастья — Беловодье, иначе говоря, родину человечества, голос Насадного чуть оттаял и сде-лался старчески дребезжащим.
— Вы больной человек... Понимаете, что вы — больной человек?
— Возможно, — согласился Опарин. — Есть элемент навязчивой идеи... Почему же те, кто считает себя здоровым и выглядит здоровым, ничего не делают?
— Никогда не задавайте мне риторических вопросов, — обрезал академик. — Что вы от меня хотите?
— Указать место, где произошёл человек, где пробудился его современный разум.
— Зачем это вам?
— Хочу собрать всех несчастных, обездоленных, страдающих, всех обиженных и невинно наказанных, чтоб поселить в Беловодье.
— Абсурд! Этого невозможно сделать! Никогда!
— Все лишь говорят — невозможно, бессмысленно, неразумно, а кто-нибудь пытался это сделать? А вот я попробую!
— Подобные опыты были, — тяжко вздохнул академик, уклоняясь от блестящего взора. — Двести лет назад такие же романтики бросились за океан, в Америку. Но за ними ринулись полчища летариев... — преступников, человеческого отребья, и Новый Свет превратился в мусорную свалку. Полюбуйтесь теперь на страну счастья, подумайте, на чём она стоит... И так было всякий раз, как только открывали на земле неизвестный материк или остров.
— Как странно! — очарованно произнёс Опарин. — Никогда не рассматривал Америку, как Беловодье...
— А её и нельзя так рассматривать. Искали-то Индию, а открыли... ещё одну землю обетованную для рабов и сброда. Европа очистилась от грязи, и до середины прошлого века был относительный покой. Нет худа без добра...
— Нет — вы знаете... Я же чувствую!.. Знаете и не хотите сказать. Она же существует, родина человечества?
— Вероятно, где-то существует. Иначе бы люди не искали.
— Но где? Где родился человек?
— Говорят, в Африке, — попытался укло-ниться Насадный. — От обезьяны, в процессе эволюции. Почитайте Дарвина, и всё станет по-нятно.
— Думаете, не читал?.. Вы же сами не ве-рите в это! Его больной взор сиял, дыхание стало отрывистым и поверхностным.
— О каком человеке вы говорите? — мрач-но спросил академик.
— Знаю, вы работали на Таймыре! И от-крыли метеоритный кратер... Даже построили там город будущего!
— Сейчас это мёртвый город... Вам ни о чём это не говорит?
— Признайтесь, Беловодье — это и есть ваш метеоритный кратер?
— Блаженны верующие...
— Хорошо, не говорите! — замахал руками Опарин. — Вижу, не можете открыть мне тайны. Но я всё понял
— Беловодье — райский сад! Какой к чёрту сад в Арктике? Вы соображаете? — теперь уже возмутился Насадный. — Земля Санникова — мечта, и не более. Только мечта о Беловодье! Миф!
Опарин улавливал недосказанность, пола-гал, что академик повязан какой-то клятвой и по-тому молчит. В общем-то, и правильно делает, поскольку приобщённый к существу вопроса че-ловек и так всё поймет.
— Я заселю этот город! — пообещал он. — Продолжу ваше дело. И если есть желание, приезжайте. Там вы будете счастливы.
— Безумец! Ваша община, ваше Беловодье немедленно окажется под властью дарвинов! И вы тоже...
— Под властью кого? — переспросил Опа-рин.
— Людей, которые живут на свете всего один раз, — поняв, что затронул ненужную тему, уклонился собеседник.
Однако, от проницательного журналистского ума уклониться было невозможно. Он нащупал жилу, ключ к разгадке знаний академика.
— Кто такие дарвины? Последователи из-вестной теории?
— В какой-то степени, да...
— А если быть точнее?
— Вы что, следователь?
— Нет, я журналист!
— Не вижу большого отличия, — пробурчал академик. — Журналисты обслуживают власть. А всякая власть сейчас принадлежит летариям...
— А это, кто такие?
— Дарвины...
— Я не обслуживаю власть! И никогда не обслуживал! — с гордостью сказал Опарин. — Всегда стоял к ней в оппозиции и делал это ин-туитивно,
— Хотелось бы верить, — проговорил Насадный, глядя куда-то мимо. — Впрочем, да иначе не мечтали бы о Беловодье...
— Если этим дарвинам принадлежит власть, значит, они деятельные, предприимчивые люди?
— Да, этого у них не отнимешь. И жить торо-пятся, и чувствовать спешат... Потому что срок отмерен — душа умирает с телом.
— Ну, ну! — поторопил Опарин, сдерживая трепет собственной души. — Продолжайте! Они такие же люди, как все? Или есть какие-то приметы, отличия?
— Сейчас они очень похожи на людей, — не сразу вымолвил Насадный. — Практически такие же, хотя мы их очень точно чувствуем, узнаём и редко ошибаемся.
Они живут среди нас и давно смешались с нами, однако, это лишь видимость — настоящего смешения нет и быть не может. Поскольку у них совершенно другая природа, чем у всего остального человечества.
— Другая природа? Что это значит? Они что, пришельцы из космоса?
Академик усмехнулся и встал, отчего Опарин почувствовал себя наивным юнцом и решил молчать.
— В том-то и дело, что они земные, и, можно сказать, из земли пришли, — почему-то устало произнёс искатель звёздных ран. — Но произошли от приматов.
Это ракшасы, потомки Пуластьи. Так их называют в Махабхарате. Правда, о происхождении у них на лбу не написано. Когда стреляли жёлтыми стрелами с отравленными наконечниками, ещё были не людьми, а просто воинствующими дикими существами. И очень легко узнавались.
Потом они отличались тем, что изобрели способ обогащения, прежде немыслимый, — давать деньги в рост. Впрочем, они отличимы и сегодня, и не обязательно опытным глазом, поскольку остаются такими же воинственными, беспощадными и по-прежнему занимаются древним промыслом — дают деньги в кредит под проценты.
Деньги зарабатывают деньги... И ещё, полное отсутствие совести. К сожалению, это — участь всех, кто живёт в первый и последний раз. Они чувствуют свой короткий век, и потому, как комары, надоедливы и очень больно жалят. Отсюда их стремление управлять, властвовать, накапливать состояния...
Они проникли всюду, потому что имеют более высокий социальный потенциал, как все, живущие лишь единожды. Большинство государств — увы! — находятся под их управлением и Россия в том числе.
И в каждом из нас теперь сидит маленький дарвин, эдакая симпатичная мартышка с хорошо развитым жевательным аппаратом. В одном человеке она жива и активна, в другом дремлет, но можно разбудить её в любой момент...
Вам не приходило в голову, отчего добропорядочные люди иногда идут на обман, подлость или преступление?
— Постойте, — вдруг спохватился Опарин. — Значит, Дарвин написал об их эволюции?
— Дарвин был сам из породы дарвинов. И поведал миру, как появились его соплеменники. Он и термин этот, как бы утвердил: раньше их называли летариями.
Опарин слушал его с клокочущим сердцем и дыханием, однако, вскормленный за много лет журналистской практики тайный червь сомнения то и дело норовил выползти наружу и принять позу кобры.
— А другие люди?.. Нет! В то время уже был человек разумный? — спросил он страстно.
— Конечно, был. Иначе, как бы мы узнали об этом? Летарии разнесли и утвердили мысль о смертности человека, — продолжал академик, находясь в состоянии глубокой задумчивости. — От них пошла ложная аксиома, дескать, что из земли пришло, в землю и уйдёт, — ведь гои пре-давали мёртвое тело огню, тогда, как дарвины, прежде съедавшие своих покойников, стали зака-пывать их в землю.
— Кто такие гои?
— Люди Звёздной Раны, имеющие божест-венное начало.
— Всё равно не понимаю! — чуть ли не за-кричал от досады Сергей Опарин. — Это фашистская теория — делить людей по сортам!
— А разве вы не делите их в обыденной жизни? Хотя бы по признаку наличия совести?
— Да-да, — признался он, смущённый. — Это я понимаю...
— Дарвины придумывают законы, то есть, определяют правила игры, условия, чтобы не пожирать друг друга. И всё равно поедают своих соплеменников, потому что невозможно создать заповедей выше, чем законы совести.
Их влияние очень сильно и воздействует незаметно. В один прекрасный момент вдруг об-наруживаешь, что у тебя, вместо чувств, начинают появляться страсти. Вы разделяете эти понятия — чувства и страсти?
Можете себе представить, что будет, если произойдёт полная подмена? Человек обретает демоническое начало.
— Почему-то никогда ничего об этом не слышал, — признался Опарин. — Но всё время верил, что произошел не от обезьяны.
— И не услышите... И не вздумайте писать! Вас немедленно объявят фашиствующим журна-листом.
— Какой смысл цивилизованному Дарвину воспевать эволюцию человека из обезьяны? Когда по логике вещей он должен всячески это скрывать?
— Была цель — низвергнуть гоев, — не-возмутимо, как перед студентом, стал излагать Насадный. — Приземлить божественную природу той части человечества, которая всегда довлела над обезьяньей природой дарвинов, стереть разделяющие грани материалистической теорией эволюции.
В прошлом веке тоскующий разум человека был падок на новомодные и оригинальные теории. Но всё началось много раньше, и основоположни-ком был известный вам Аристотель.
Он вскормил и послал Александра Македонского в его знаменитый поход с единственной целью — уничтожить все древнейшие памятники истории существования человека благородного.
Так была сожжена Авеста, подобная участь ожидала и Индийские Веды, если бы против этого не восстала его армия. Поистине великий полководец, гой из царского рода, прозрел, когда уже было поздно. Его умертвил посланник Аристотеля.
А из его учения выползли все самые мерзкие теории, в том числе дарвинский марксизм. Но как бы они ни старались, стереть эту грань невозможно лишь по одной причине: дарвины живут на свете всего один раз, тогда как гои, имея другую природу, — по сути, вечно.
Отсюда и возникает зримый отличительный признак — иные мироощущение, совесть, отношение к власти, к жизненным ценностям. Кто живёт в материальном мире, тот может объяснить всё, но это ещё не значит найти истину.
Опарин долго молчал и затем, чувствуя родственную душу, неожиданно предложил академику поехать вместе с ним на Таймыр.
— У меня есть деньги на экспедицию! — заверил он. — Впрочем, нет, я хотел сказать... есть цель. Есть информация!
Через несколько десятков лет теплые океанические течения изменят русла и уйдут в северные моря. Потоки тёплых рек сойдутся в районе Таймырского полуострова и Северной Земли.
— Я устал, — признался Насадный. — И ещё не так стар, чтобы ездить по местам, где мне было хорошо... И вам не советую.
Продолжение следует... |
